Тикали часы на столике, да раздавались за стеной шаги отца - больше никаких звуков не было слышно в нашей квартире…

Наверно, я все-таки заснул, потому что скрип двери показался мне очень громким. Я дернулся и открыл глаза.

В комнате стоял отец.

Ты не спишь? - шепотом спросил он.

Нет, - торопливо сказал я.

Он повернулся к окну и стал смотреть на улицу. По стеклам барабанил мелкий дождь.

Если бы у тебя был учитель… - негромко сказал отец.

Если бы у тебя был учитель, - повторил он, - которого ты бы очень любил…

Профессор Колесов? - спросил я.

Да, профессор Колесов… Если бы у тебя был такой учитель… Если бы он был для тебя больше, чем учителем… Ты понимаешь меня?

Да, понимаю. - Я тоже почему-то говорил тихо, почти шепотом.

И вдруг бы выяснилось, что он ошибался…

Как? - быстро спросил я.

Да, вот представь себе, вдруг бы выяснилось, что он ошибался. Как бы ты поступил?

Я не знаю, - нерешительно сказал я. - Я не знаю.

Вот и я не знаю, - сказал отец.

Я никогда не думал, что большие ученые тоже могут ошибаться. Как же это так?

Бывают в науке такие случаи, - словно отвечая на мои мысли, сказал отец. - Профессор Колесов, конечно, был очень крупным ученым, настоящим исследователем. Галина Аркадьевна уже рассказывала тебе: в последние годы своей жизни он пытался объяснить некоторые сложные процессы, происходящие в клетке. Процессы, которые пока еще очень мало изучены. И он выдвинул свою теорию - смелую, оригинальную теорию. Я не буду объяснять, в чем ее суть, ты все равно вряд ли поймешь. Да это и неважно. За свою жизнь у Колесова было немало интересных работ, но эта, последняя, была его самой любимой, наверно, он чувствовал, что она - последняя. Одни ученые - и у нас, и за границей - принимали эту теорию, другие - отвергали. Одни опыты ее подтверждали, другие ставили под сомнение. Короче говоря, чтобы проверить ее, нужна была еще долгая работа, надо было поставить сотни, а может быть, даже тысячи опытов. Сам Колесов не успел закончить свой труд, но он надеялся на нас, своих учеников. И мы провели эти опыты.

Отец помолчал немного и сказал:

Теория Колесова оказалась неверна. Теперь мы знаем это почти определенно.

Значит, Осинин был прав? - спросил я испуганно.

Нет, - сказал отец. - Такие люди, как Осинин, правы никогда не бывают. И знаешь, почему? Потому что у них нет своих взглядов. Они - как рыбы-прилипалы. Но дело не в этом. Дело даже не в том, что теория Колесова оказалась ошибочной. В настоящей науке ничто не бывает бесполезным. Даже ошибки. Знаешь, когда я приезжаю в незнакомый город и у меня есть время, я люблю искать нужную мне улицу сам, ни у кого не спрашивая. Сначала идешь в одну сторону, возвращаешься, идешь в другую. Зато потом уж будешь знать весь город как свои пять пальцев. Так же и в науке. Только спросить, куда идти, здесь уж действительно не у кого. Так что ошибок не надо бояться. Но вот когда я вспоминаю, как дорога была Колесову его последняя работа, как волновался он, как загорался весь, когда говорил о ней, как верил он в свою правоту, я не могу, понимаешь, не могу…

Отец замолчал. Он стоял, по-прежнему повернувшись к окну, я видел только его темную спину, он словно вовсе и не со мной говорил, а просто думал вслух. А может быть, он все-таки ждал, что скажу ему я. Но что я мог сказать? Я молчал.

Пока об этом знают только у нас в институте, - снова заговорил отец, - но через неделю, или через две, или через месяц, если мы сообщим об окончательных результатах опытов, я представляю, какой шум поднимут люди, подобные Осинину, чего только не наговорят они о Колесове! Они только и ждут подходящего момента.

«Он сказал «если», - подумал я, - «если мы сообщим…»

И снова, будто угадав мои мысли, отец спросил:

Знаешь, о чем мы говорили сегодня с Галиной Аркадьевной? Может быть, мы не должны, не имеем права публиковать сейчас результаты опытов? Ради памяти Колесова? Только ради его памяти. В конце концов у нас есть еще десятки проблем, которыми мы можем заниматься… и занимаемся…

Нет, конечно, он вовсе не ждал сейчас моего совета, он вовсе не ждал, что я сумею помочь ему, он просто разговаривал сам с собой, просто думал вслух - наверно, от этого ему становилось легче…

А я… Я что ж, я ведь никогда не видел профессора Колесова, я не был с ним знаком, для меня он был все равно что Чарлз Дарвин на картинке в учебнике. И я думал сейчас совсем о другом. Я думал, почему это в школе нас учат так, словно все уже давным-давно открыто, словно все уже известно и изучено. Вот обыкновенная клетка, казалось, чего проще - когда в пятом классе мы рассматривали под микроскопом срез кожицы лука. Ядро, оболочка, протоплазма, все на виду, подумаешь, какая сложность! А оказывается, целые институты, сотни ученых бьются над ее загадками, и спорят, и ошибаются, и надеются, и не спят по ночам, и сражаются за свои взгляды…

Я так и не дождался, когда отец ляжет спать. И последнее, что я видел, уже погружаясь в сон, уже чувствуя, как закрываются у меня глаза, была темная фигура отца на фоне окна…

Глава 9. Что я такого сделал?

Мальчики, - сказала Лилька, - завтра приглашаю вас на день рождения.

Смокинги надевать? - крикнул Эрик.

А выпить дадут? - спросил Вадик.

В лучших домах Филадельфии, - сострил я, - не принято задавать такие вопросы.

Дадут, дадут, конечно, дадут, - сказала Лилька, - только не очень поздно, ладно, мальчики?

На другой день все шесть уроков подряд я ломал голову, что бы такое подарить Лильке. Обычно даже своим товарищам, мальчишкам, я никогда не мог придумать сколько-нибудь оригинального подарка, пределом моей фантазии становилась авторучка или готовальня, а уж найти подарок для девчонки - эта задача казалась мне совершенно непосильной.

И все-таки я придумал. Я решил подарить ей книгу Ремарка «Три товарища». По-моему, это была удачная мысль, мне, во всяком случае, она очень нравилась. Я даже сочинил замысловатую выразительную надпись: «Лиле. От одного из трех». Это было не совсем точно, но зато красиво. Я имел в виду себя, Эрика и Вадика. Молчаливого Витька и Серегу пришлось не принимать в расчет.

Я старательно отгладил брюки, надел новую рубашку и уже совсем было собрался идти в гости, когда вернулся с работы отец.

Он опять был чем-то расстроен, и лицо у него было усталое, даже темные круги выступили под глазами.

Он выпил на кухне чашку бульона, нашего национального кушанья, нашего фирменного блюда, как обычно шутили мы, и прилег на диван. Раньше с ним никогда такого не бывало, он никогда не любил лежать днем.

Папа, ты что, плохо себя чувствуешь? - спросил я упавшим голосом.

Нет, ничего, просто устал немного. Пять часов отсидел на ученом совете.

Может быть, я не пойду лучше? - неуверенно спросил я.

Нет, почему же, иди. Иди, конечно.

Я стоял посреди комнаты в нерешительности. В глубине души я чувствовал, что мне лучше не ходить, что я должен остаться с отцом. Но в то же время мне так хотелось пойти! Я ведь собирался весь день, я весь день только и думал об этом, я ведь еще ни разу не был у Лильки дома, в гостях. И потом я же обещал.

Я еще раз посмотрел на отца.

Пап, ты правда хорошо себя чувствуешь?

Правда, правда. Иди, а то опоздаешь.

Он оказался прав. Я действительно чуть не опоздал, пришел самым последним, за столом даже не было уже свободного места, пришлось всем потесниться и втиснуть еще один стул. Но зато я оказался рядом с Лилькой, раскрасневшейся, оживленной и веселой.

А мы думали, что тебя папаша не отпустил, - сказал Вадик.

Удивительно - до чего люди могут быть однообразными! Я молча пожал плечами: мол, ерунда какая, даже и возражать не стоит.

В неделю 22-ю по Пятидесятнице – Лк 16:19–31 (зач. 83):

Сказал Господь притчу сию: Некоторый человек был богат, одевался в порфиру и виссон и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы, приходя, лизали струпья его. Умер нищий и отнесен был Ангелами на лоно Авраамово. Умер и богач, и похоронили его. И в аде, будучи в муках, он поднял глаза свои, увидел вдали Авраама и Лазаря на лоне его и, возопив, сказал: отче Аврааме! умилосердись надо мною и пошли Лазаря, чтобы омочил конец перста своего в воде и прохладил язык мой, ибо я мучаюсь в пламени сем. Но Авраам сказал: чадо! вспомни, что ты получил уже доброе твое в жизни твоей, а Лазарь – злое; ныне же он здесь утешается, а ты страдаешь; и сверх всего того между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят. Тогда сказал он: так прошу тебя, отче, пошли его в дом отца моего, ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения. Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их. Он же сказал: нет, отче Аврааме, но если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят.

Эта притча – одна из самых парадоксальных. Жил себе человек, ничего плохого не делал. Богатым был. А разве это плохо? Как говорится, лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. А вот Лазарь. Ему, определенно, пришлось в жизни худо. Но в чем же его добродетель? Не вполне понятно. Разве это добродетель – болеть, голодать и вообще мучиться? Вряд ли. Так в чем же дело? Почему богатый после смерти страдает в адском пламени, а Лазарь возлежит на лоне праотца Авраама? Неужто просто потому, что необходимо всё уравновесить и компенсировать: после роскошной земной жизни – страдания, после страданий – отраду? Это было бы странно.

Но притча на то и притча, чтобы заставить задуматься. Вот и давайте остановимся на минутку и подумаем. В притче рассказывается не просто о двух людях с разной судьбой и неодинаковой посмертной участью. Лазарь (это важно) лежал у ворот богатого. Стало быть, богач каждый день видел его, прекрасно знал о его потребностях – но, судя по всему, не спешил принять в нем участие. (А ведь Лазарь-то был не какой-нибудь язычник – он был соплеменник богача, такой же правоверный иудей.)

Всё это вовсе не означает, что богатый (так нам приходится его называть, ибо Евангелие не сообщает его имени) был злым и жестоким человеком. Возможно, он просто не хотел омрачать своей счастливой и безбедной жизни соприкосновением с болезнью, нищетой, смертью. Вспомним русскую классику: «Наташа с своей чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой было так весело в эту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она, как это часто бывает с молодыми людьми, нарочно обманула себя. “Я слишком счастлива в эту минуту и слишком большое удовольствие предстоит мне, чтобы его портить сочувствием горю”, – почувствовала она и сказала себе: “Нет, я, верно, ошибаюсь, он должен быть весел так же, как я”». По-человечески это очень понятно. Но иное дело – суд Божий.

А что же Лазарь? А он лежал – нищий, больной, с гноящимися ранами, в окружении псов и, как говорит Евангелие, желал напитаться крошками, падающими со стола богача. Кто знает, может быть, ему это иногда и удавалось. Но ценно ли само по себе страдание в очах Божиих? Навряд ли. Неужели Богу приятно смотреть на наши мучения? И разве может страдание само по себе искупить грехи? Нет, здесь нужно еще кое-что, а именно – готовность принять волю Божию без ропота, без жалоб и проклятий. Если мы терпим – пусть даже не мучения, не страдания, но хотя бы какое-то неудобство – с верой, что это Господь посылает нам испытание, если принимаем посылаемое с благодарностью, то вот тогда можно надеяться, что терпение наше вменится нам в праведность.

Очевидно, именно так и обстояло дело с Лазарем. Он лежал у ворот богача, лежал, может быть, много лет. А когда умер, за ним пришли ангелы. Наверное, неспроста пришли. А про богатого сказано лишь: «и похоронили его».

Повторим еще раз: богач не был злым и жестоким человеком. Ведь даже в аду, когда, казалось бы, собственные страдания должны заслонить всё остальное, он вспоминает о своих братьях, переживает за них. Но, как говорится, хороший человек – не профессия. Христос ожидает от нас не абстрактного прекраснодушия, а конкретных дел, которые явили бы нашу веру и нашу любовь. Сам Он не погнушался соединиться с материей, родиться в хлеву, обедать с блудницами. Этого же Он ожидает и от нас – не самозамыкания, не отгораживания от «чужих проблем», а деятельного участия в жизни тех, кто в нас нуждается.

Так за что же осудил богача Господь? За то, что он делал что-то плохое? Нет, за то, что он не делал хорошего.

Эта притча крайне важна для нас. Мы, христиане, ходящие в храм, регулярно исповедающиеся и причащающиеся, в целом хорошие люди: не убиваем, почти не воруем, не мешаем другим жить. Но Господь не сказал: «Не мешай жить другим». Он сказал: «Возлюби ближнего, как самого себя». И любовь наша должна быть деятельной и действенной. Поэтому если же в один прекрасный день (дай Бог, чтобы в этой жизни) мы поймем, что Господь недоволен нами, не будем задаваться вопросом: «А что я такого сделал?!». Спросим себя: «Чего я не сделал – из того, что мог, что должен был сделать?». Спросим – и ответим делом.

Лк., 83 зач., XVI, 19-31. Притча о богаче и Лазаре

"Эта притча – одна из самых парадоксальных. Жил себе человек, ничего плохого не делал. Богатым был. А разве это плохо? Как говорится, лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. А вот Лазарь. Ему, определенно, пришлось в жизни худо. Но в чем же его добродетель? Не вполне понятно. Разве это добродетель – болеть, голодать и вообще мучиться? Вряд ли.

Так в чем же дело? Почему богатый после смерти страдает в адском пламени, а Лазарь возлежит на лоне праотца Авраама? Неужто просто потому, что необходимо всё уравновесить и компенсировать: после роскошной земной жизни – страдания, после страданий – отраду? Это было бы странно.

Но притча на то и притча, чтобы заставить задуматься. Вот и давайте остановимся на минутку и подумаем.

В притче рассказывается не просто о двух людях с разной судьбой и неодинаковой посмертной участью. Лазарь (это важно) лежал у ворот богатого. Стало быть, богач каждый день видел его, прекрасно знал о его потребностях – но, судя по всему, не спешил принять в нем участие. (А ведь Лазарь-то был не какой-нибудь язычник – он был соплеменник богача, такой же правоверный иудей.)

Всё это вовсе не означает, что богатый (так нам приходится его называть, ибо Евангелие не сообщает его имени) был злым и жестоким человеком. Возможно, он просто не хотел омрачать своей счастливой и безбедной жизни соприкосновением с болезнью, нищетой, смертью.

Вспомним русскую классику: «Наташа с своей чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой было так весело в эту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она, как это часто бывает с молодыми людьми, нарочно обманула себя. «Я слишком счастлива в эту минуту и слишком большое удовольствие предстоит мне, чтобы его портить сочувствием горю», – почувствовала она и сказала себе: «Нет, я, верно, ошибаюсь, он должен быть весел так же, как я»».

По-человечески это очень понятно. Но иное дело – суд Божий.

А что же Лазарь? А он лежал – нищий, больной, с гноящимися ранами, в окружении псов и, как говорит Евангелие, желал напитаться крошками, падающими со стола богача. Кто знает, может быть, ему это иногда и удавалось.

Но ценно ли само по себе страдание в очах Божиих? Навряд ли. Неужели Богу приятно смотреть на наши мучения? И разве может страдание само по себе искупить грехи?

Нет, здесь нужно еще кое-что, а именно – готовность принять волю Божию без ропота, без жалоб и проклятий. Если мы терпим – пусть даже не мучения, не страдания, но хотя бы какое-то неудобство – с верой, что это Господь посылает нам испытание, если принимаем посылаемое с благодарностью, то вот тогда можно надеяться, что терпение наше вменится нам в праведность.

Очевидно, именно так и обстояло дело с Лазарем. Он лежал у ворот богача, лежал, может быть, много лет. А когда умер, за ним пришли ангелы. Наверное, неспроста пришли. А про богатого сказано лишь: «и похоронили его».

Повторим еще раз: богач не был злым и жестоким человеком. Ведь даже в аду, когда, казалось бы, собственные страдания должны заслонить всё остальное, он вспоминает о своих братьях, переживает за них. Но, как говорится, хороший человек – не профессия.

Христос ожидает от нас не абстрактного прекраснодушия, а конкретных дел, которые явили бы нашу веру и нашу любовь. Сам Он не погнушался соединиться с материей, родиться в хлеву, обедать с блудницами. Этого же Он ожидает и от нас – не самозамыкания, не отгораживания от «чужих проблем», а деятельного участия в жизни тех, кто в нас нуждается.

Так за что же осудил богача Господь? За то, что он делал что-то плохое? Нет, за то, что он не делал хорошего.

Эта притча крайне важна для нас. Мы, христиане, ходящие в храм, регулярно исповедующиеся и причащающиеся, в целом хорошие люди: не убиваем, почти не воруем, не мешаем другим жить.

Но Господь не сказал: «Не мешай жить другим». Он сказал: «Возлюби ближнего, как самого себя». И любовь наша должна быть деятельной и действенной.

Поэтому если же в один прекрасный день (дай Бог, чтобы в этой жизни) мы поймем, что Господь недоволен нами, не будем задаваться вопросом: «А что я такого сделал?!» Спросим себя: «Чего я не сделал – из того, что мог, что должен был сделать?» Спросим – и ответим делом."

Священник Феодор Людоговский

Последние две недели Магнитогорск, да и весь российский хоккей, пребывали в волнительном ожидании. Сергей Мозякин, забросив питерским армейцам, взял снайперскую паузу, остановившись в шаге...

Последние две недели Магнитогорск, да и весь российский хоккей, пребывали в волнительном ожидании. Сергей Мозякин, забросив питерским армейцам, взял снайперскую паузу, остановившись в шаге от исторического рубежа в 428 шайб.

Мозякин на вершине! Как капитан «Магнитки» повторил рекорд Михайлова

Сергей не любит давать интервью, предпочитая словам дело, поэтому узнать у него самого, насколько давила эта цифра, мы не можем. Но и Александр Овечкин, который оказывался в шайбе от «пика-500» в прошлом сезоне НХЛ, долго не мог перешагнуть через исторический рубеж. И 400-я шайба Мозякину далась далеко не с первой попытки: подобравшись к юбилею, капитан «Магнитки» сбавил привычный забивной темп, забив в четырех играх всего однажды.

Но на этот раз Сергей буквально оказался в настоящей пустыне! Четыре игры подряд шайба после его бросков упорно не хотела идти в сетку. Мозякин стрелял и со своих любимых позиций, и пробовал застать голкиперов врасплох – все «в молоко». В матче с «Югрой» партнеры раз за разом выводили капитана на убойную позицию, откровенно играли на него. В итоге Мозякин не забил, а «Металлургу» такая манера игры стоила трех очков.

«Как заговорили!» – удивлялись магнитогорские болельщики, принося на матчи все хоккейные амулеты, которые хоть немного казались им фартовыми.

Борис Михайлов: Еще год назад сказал Мозякину, что он – великий

Уже и сам Мозякин лишний раз предпочитал броску передачу, иной раз заставая коллег по звену врасплох. Конечно, ведь всем известно: «Не знаешь, что делать – отдай Мозякину». И вдруг как отрезало – волшебная формула перестала работать…

…Апофеозом становится момент в первом периоде матча с «Йокеритом» – Ян Коварж филигранным пасом отрезает всю оборону финнов, оставляя Мозякина расстреливать Запольски. И Сергей обманывает голкипера! Но за вратаря гостей играет штанга.

До конца игры остается 4 минуты и 45 секунд. И вот он – момент «икс». Снова ассистирует Коварж – из-за ворот он подносит снаряд дежурящему на пятаке Мозякину. Кажется, у «Арены «Металлург» замирает сердце. Вот же!

И Сергей мощно «шьет» в «девятку». А шайба летит, словно в фильме «Матрица», историческое мгновение тянется целую вечность. Наконец за спиной Запольски колышется сетка. Мощно, точно, безапелляционно! Заклятие снято, есть рекорд!

Мозякин – фокусник от бога. Колонка Сергея Микулика

На лед летят бейсболки – как во время хет-трика. Ошарашенные финны не вполне понимают, что происходит. Но судьи не наказывают «Магнитку» – только что пало достижение, к которому не мог подобраться ни один хоккеист три десятка лет. И, судя по всему, не побьет еще минимум – столько же.

Мозякина поздравляют партнеры, тренеры. Трибуны скандируют «Мо-зя-кин! Мо-зя-кин!», большая часть арены стоя приветствует своего кумира.

Сам Мозякин смущенно улыбается и, кажется, хочет, чтобы поскорее продолжился матч, а его достижение осталось на страницах хоккейных альманахов. Недавно «Биг Мо» метко назвали «молчаливым киллером». А настоящим самураям не пристало выставлять напоказ свои эмоции.

– Сергей, сегодня-то скажете пару слов? – у входа в раздевалку после сирены, которая фиксирует историческую для капитана победу «Магнитки», Мозякина встречают репортеры.

– А что сегодня? – недоуменно пожимает плечами лучший снайпер в истории отечественного хоккея. – Что я такого сделал?

И с хладнокровием прирожденного убийцы скрывается внутри раздевалки. Он еще скажет, можно не сомневаться – вслух, на поле. И ведь полтысячи голов не выглядят непокоримым рубежом…

Невероятный Мозякин. Видеошедевры капитана «Магнитки»

– Я горжусь парнями, ведь мы провели сегодня лучший матч в сезоне, – на пресс-конференции Майкл Пелино, исполняющий обязанности главного тренера на время отъезда Ильи Воробьева в сборную России, объясняет и журналистам, и, наверное, Сергею, что он «такого сделал». – А отдельно я рад за Сергея Мозякина, который достиг показателя Бориса Михайлова – лучшего показателя в истории отечественного хоккея – 428 голов. У Сергея получился прекрасный гол, очень красивый. Данис Зарипов набрал 500 очков в КХЛ. Денис Платонов забросил победный гол, который стал для него 150-м за «Металлург». И все это случилось в такой сложной игре, что наверняка позволяет ребятам гордиться собой еще больше.

Матч

Металлург Мг — Йокерит — 3:1 (0:0, 1:0, 2:1)

Голы:

Вольски (Мозякин, Ли), 21:24 (1:0). Талая (Регин), 41:54 (1:1). Платонов (Зарипов, Осала), 47:43 (2:1). Мозякин (Бирюков, Коварж), 55:15 (3:1).

Место и дата

А что я такого сделал?

…Остановился я, чтобы утереть ему влагу, а он, видишь ли, руки ко мне тянет. Чтобы я его взял. Ишь догадался! Посидеть на руках захотелось. Во все стороны позыркать. Да, да. Любопытство разобрало. Скука замучила. Ну конечно. Одиночество заело. Ишь ты какой.

Он мне улыбнулся, я ему улыбнулся. Я ему пальцем погрозил, а он мне всей пятернёй замахал. Сообразительный! И тянет, и тянет лапки свои, коротышки. И вдруг как сморщится! Скорей, значит, скорей! Почему не берёшь, тянешь резину, сейчас как зареву! Эх-эх, а ты с характером. Да ты просто молодчина! Мы с тобой поладим.

Только я приготовился его на руки взять, как вижу - бегут. Почему-то люди бегут. Почтой стороне бегут и по этой. А те, кто не бежит, те останавливаются и смотрят на тех, которые бегут.

Украли, - кричат, - украли!

Чего украли?

«Ну, - думаю, - час от часу не легче, чего-то теперь украли. У нас такого ещё не было».

Ребёнка украли!

Кто, цыгане?

Да какие цыгане! Вот он, вот!..

Закрутилось всё, завертелось, только что мы были вдвоём, а тут толпа, водоворот, человековерчение!..

Ах, несчастье какое!

Ах, счастье какое!

Ничего не поймёшь, что хотят сказать. Галдят кругом, за руки меня хватают… Да зачем за руки-то!.. Каждый будет хватать…

Да ты что ж это наделал?

Да разве так можно?

«Как? Ну как нельзя-то?»

Да зачем он тебе, зачем?

Поиграл бы и бросил!..

«Кого бросил? Кого бы я бросил? Ничего не понять».

Кто-то схватил ребёнка. А, это мать. В одной руке щука, хвостом чуть до панели не достаёт. Мать плачет, слёзы текут рекой, прижимает его к себе, целует, а он доволен, что взяли наконец на руки.

«Вот видишь, как всё хорошо кончилось!»

Да ты кто такой?

Да, ты! Чего смотришь? Ты что, ненормальный?

Я? Нормальный, - отвечаю. - А что?

Нет, вы слышите, он и в самом деле ненормальный!

Оставьте его в покое! - кричат из толпы. - Он не виноват. Виновата собака.

Какая собака?

При чём тут собака? Собака какая-то. Граждане, была собака?

Орут, глазами сверкают, руками и щуками размахивают.

Там! Она была привязана!

Да помолчите вы! Кто привязал?

А я говорю - мать виновата!

Лаять стала!

Да не мешайте вы своими дурацкими репликами!

Кто ж детей без присмотра оставляет?

Как без присмотра? А я что, за ним не присмотрел?

В соседнем доме уже окна начали открывать. Машины притормаживают, народ с той стороны улицы, нарушая правила, перебегает.

«Вот что мы с тобой наделали!»

А кругом крик стоит.

Он виноват!

Он не виноват!

Кто, я, что ли? А что я такого сделал? Я бы до угла и обратно.

Ну, и куда б ты его потом дел? Нет, интересно, куда?

Я говорю:

А в чём дело? В магазин «Мясо - рыба».

Куда-куда? Да он и в самом деле чокнутый!..

Эй, поаккуратней! Он правильно говорит: в магазин «Мясо - рыба».

Ну и вы какую-то чепуху мелете.

Придержите язык.

Сами придержите.

Кто, вот этот? Я его знаю, - сказали в толпе.

«Дядя в шляпе. Здрасте, дядя».

Он телефон-автомат сломал.

Вот видите?

Кто, я? - кричу. - Да вы сами по нему изо всех сил колотили!

Заткнись, грубиян. Вместо того чтоб признаться, ты ещё и грубишь. Был бы я твоим отцом, я бы тебя просто выпорол.